Сверхъестественное:
Жизнь Уилльяма Бранхама

ЧАРЛЬЗ БРАНХАМ вложил в конверт со своим письмом достаточно денег, чтобы Элла смогла нанять повозку для переезда. Грузить ей было, практически, нечего, не считая троих сорванцов. Нью-Олбани находился более чем в 160 километрах на север от Берксвилла. Элла в дороге очень волновалась, поскольку вот-вот должны были начаться роды. Но трёхлетнему Билли, никогда ничего не видевшему дальше своей горной избушки, эта поездка представлялась захватывающим приключением. Особое впечатление на него произвёл узкий деревянный мост, перекинутый через реку Огайо от Луисвилла, штат Кентукки, до Нью-Олбани, Индиана. Проехав ещё 16 километров на север, они прибыли в свой новый дом в маленьком городе Ютика, штат Индиана.

27 мая 1912 года Элла родила своего четвёртого сына, дав ему имя Мэлвин. Тем летом Чарльз работал у местного фермера. Это был рабский труд. Подчас он был вынужден тащиться за лошадью и пахать по двенадцать часов в день, проливая пот под палящим солнцем. Не раз он возвращался домой в припёкшейся к спине рубашке, и Элла должна была отрезать её ножницами. Когда взошла кукуруза, Чарльз проводил все дни со змеевидной мотыгой в руках, выкорчёвывая между бороздами ползучие сорняки. Поначалу его руки покрывались волдырями и кровоточили; позже на них образовались мозоли, жёсткие, как дублёная кожа. Всё это он претерпевал за 75 центов в день.

Осенью Чарльз вернулся на лесозаготовки; это у него получалось намного лучше, чем фермерство: ведь он вырос в лесу и работал на лесозаготовках с раннего возраста. Хотя рост Чарльза был метр семьдесят и весил он всего 70 килограммов, был он крепким, как клубок мышц, и зарекомендовал себя умелым лесорубом: мог в одиночку погрузить в вагон бревно весом в 400 килограммов.

Но с приближением зимы Чарльза всё больше стало охватывать беспокойство. Они вшестером жили в однокомнатной лачуге, ничуть не лучшей, чем та бревенчатая избушка, которую они покинули в штате Кентукки. Лесозаготовки подчас вынуждали его на целые недели отлучаться от семьи. Не желая, чтобы его жена страдала так, как прошлой зимой, Чарльз начал подыскивать лучшее место работы.

До наступления весны 1913 года он получил работу в Джефферсонвилле, штат Индиана, у мистера Уотена — мультимиллионера, который владел “Уотен Дистиллерис” и был совладельцем профессиональной бейсбольной команды “Луисвилл Кэнлс”. Чарльза наняли в качестве личного извозчика, поскольку он искусно обращался с лошадьми. Работа не приносила много наличных, но она предполагала существенные преимущества, а именно: бесплатное место проживания на участке мистера Уотена. Это место состояло из двухкомнатной бревенчатой хатки, старой конюшни, большого садового участка и маленького поля, на котором Чарльз мог посадить кое-что для своей семьи. К тому же, неподалёку находилась молочная ферма мистера Уотена, и каждый вечер Чарльз мог брать домой ведро молока — немаловажная выгода для отца, у которого подрастали четыре мальчугана.

Город Джефферсонвилл находился почти в 7 километрах на северо-восток от Нью-Олбани, в сторону улицы Ривер Роуд, называемой местными жителями Ютика Пайк. Мистер Уотен жил в большом имении в 11 километрах от города. Хатка, в которую переехал Чарльз, стояла на пригорке, возвышаясь над рекой Огайо. Наружные стены постройки были покрыты досками, пострадавшими от непогоды, а внутри щели между брёвнами были залеплены глиной. Хатка состояла из двух комнатушек с земляным полом. На чердаке, под стропилами над одной из комнат, тоже можно было спать. Чердачная лестница была сделана из молодой древесины. На середину одной комнаты прикатили отпиленный пень и на него положили плоские камни. Поверх всего этого стояла дровяная печка, которая была сделана из пустой бочки от нефтепродуктов. Для приготовления пищи Элла использовала небольшую печурку, вроде “буржуйки”. В доме даже была керосиновая лампа для поддержания света, но, учитывая всё остальное — было намного лучше, чем в однокомнатной лачуге, в которой они находились в Ютике.

Перед хаткой, на склоне холма, возле небольшого родника развесила свои ветви яблоня. Большую часть лета прохладная вода родничка служила холодильником, не давая молоку, пахте и маслу, находившимся в металлических бидонах, портиться раньше времени. (Сливки Чарльз хранить там не мог: слишком много у него было маленьких Бранхамов, которые могли с жадностью их стащить.) Родничок обеспечивал дом водой до середины августа. Когда же он высыхал, они были вынуждены качать воду из колодца, расположенного внизу, возле конюшни, и нести её домой вверх по холму.

Билли любил бурлящий родничок. На гвозде, вбитом в ствол яблони, висел черпак, сделанный из тыквы, но Билли редко им пользовался. Он любил лечь на живот в тёплую траву, опустить свои губы в родничок и вдоволь напиться воды. Потом он наполнял водой кувшин и относил его своему отцу в поле.

С поля Чарльз всегда возвращался домой изголодавшийся, ожидая ужина. Поскольку в доме умывальника не было, он умывался позади хатки, где возле яблони была поставлена скамейка. Она представляла собой обычную сарайную доску, прибитую к стволу, с ножкой-доской на противоположном конце и с наклонной доской внизу, что не позволяло скамейке шататься. Все четверо мальчишек стояли цепочкой за папой, ожидая, чтобы умыться. Когда Чарльз закатывал рукава своей домотканой рубашки, чтобы намылить лицо, мышцы на его руках вздувались и перекатывались. Билли, с гордостью наблюдая за ним, размышлял: “Это мой папа. Он сильный. Он будет жить сто лет. Когда состарюсь, я буду смотреть на папу, а у него по-прежнему будут огромные мускулы”. Билли же, напротив, был худощавым и жилистым, как его мать, а от отца он унаследовал тёмные вьющиеся волосы и приятные ирландские черты лица, но не его крепкое телосложение.

Он умывался после отца. Билли с большой осторожностью взял щёлочное мыло домашнего изготовления, стараясь, чтоб оно не попало в глаза (одного урока ему было уже достаточно). Он вытерся полотенцем, сделанным матерью из мешка от кукурузной муки. Полотенце было неудобное и колючее, поэтому Билли слегка вздрагивал. Над скамейкой, где умывались, к дереву был прикреплён пятью загнутыми гвоздями осколок разбитого зеркала. Билли карабкался по скамейке, пытаясь увидеть себя, затем брал оловянный гребень, чтобы разгладить свои неподдающиеся волосы.

Чарльз соорудил из старых сарайных досок обеденный стол и скамейки, которые были похожи на церковные. За ужином Билли всегда сидел возле своего отца. Бобовый суп с вареным луком, кукурузный хлеб и пахта были обычной трапезой. Элла обычно поджаривала кукурузный хлеб на сковороде, потом выкладывала его на тарелку и посылала её по кругу, чтобы каждый мог отломить себе кусочек. Билли всегда выбирал горбушку, потому что на ней была румяная корка, которую он любил макать в свой суп.

14 МАЯ 1914 ГОДА у Билли появился ещё один брат, Эдгар Ли Бранхам. На протяжении нескольких последующих лет жизнь Билли шла спокойно. Каждую субботу, после полудня, его отец брал у мистера Уотена мула и крытую повозку, рассаживал в неё своё семейство и отправлялся за 12 километров в город, чтобы закупить съестных продуктов. Четверо младших Бранхамов прыгали на куче соломы в конце повозки, но Билли доводилось ехать вместе с отцом и матерью впереди брички. Он всегда взвинчивался, как юла, когда собирались ехать в магазин, потому что в точности знал, что там будет происходить. Чарльз, зарабатывавший три с половиной доллара в неделю, частенько расходовал три доллара из этой суммы в бакалейной лавке. Время от времени он тратился на мешок коричневого сахара или банку солёного сухого печенья; но большей частью он закупал такие основные продукты питания, как бобы, картофель и кукурузную муку — еду, которой хватало надолго. Когда Чарльз оплачивал свой счёт, мистер Гроувер, бакалейщик, давал ему кулёк мятных леденцов для его малышей.

В повозке же пять пар ненасытных глаз с нетерпением наблюдали, как папа поровну делил четыре палочки леденцов между пятью мальчишками. Четыре младших Бранхама тотчас же слизывали свои мятные леденцы по самую палочку. Билли же был хитрым: немного полизав свой леденец, он заворачивал его в кусок коричневой бумаги, оторванной от бакалейного кулька, и засовывал к себе в карман. Позже он находил ему применение.

В субботу вечером они наполняли горячей водой большую кедровую лохань для стирки и, один за другим, не меняя воду, принимали еженедельную ванну. Элла сильно тёрла Билли щёлочным мылом, приговаривая: “Я хочу, чтоб ты был чистеньким, как облупленная луковичка”. Потом она до того тщательно вытирала его полотенцем из мешковины, что ему казалось, будто с него слезала вся кожа. Она, зная, что Билли питается недостаточно, каждую неделю, после купания, принуждала его проглатывать столовую ложку касторового масла, веря, что оно помогает предотвратить простуду. Билли, глядя на эту большую ложку, полную сального касторового масла, умолял: 
— О-о, мама, пожалуйста, не заставляй меня принимать это. Меня от этого тошнит! Я просто не могу этого перенести.
— Если тебя от этого не будет тошнить, тогда это ничем тебе не поможет, — отвечала она.
Билли зажимал пальцами нос и брал ложку в рот, пытаясь проглотить её содержимое; затем он напрягался, его всего трясло, пока, наконец, ему не удавалось пропустить это внутрь.

В воскресенье Элла готовила малиган — мясную похлёбку с овощами. Репа, морковь, капуста, картофель, бобы, кукурузная мука и кусок говядины — всё вместе это варилось в горшке. Этим они питались ещё в течение двух или трёх дней.

В понедельник Элла стирала одежду в большом железном котле, нагреваемом на костре возле хатки. Билли, будучи старшим, должен был нарубить сучьев рожковых деревьев. От него также требовалось наполнить котёл водой — тяжёлая работа для мальчика его возраста и телосложения. 
— Уилльям! — окликнула она его.
— Да, мадам.
— Сходи-ка к роднику и принеси ведро воды.
Билли, подумав о том, как тяжёлое кедровое ведро, наполовину наполненное водой, растягивало ему плечо, нащупал в своём кармане “тот самый” кусок мятного леденца, завёрнутого в бумагу. Затем он отыскал своего брата Эдварда и сказал: 
— Горбатик, — Билли частенько называл своего брата Горбатиком, — скажу-ка тебе, что я сделаю. Я дам тебе десять раз полизать этот леденец, если принесёшь вместо меня то ведро воды. 
Эдвард с радостью принёс воды. Билли вознаградил его леденцом, который держал перед ним в протянутой руке, и начал считать: 
— Раз, два, три…
Эдвард, старавшийся лизать как можно быстрее, стал жаловаться: 
— Не так быстро. Ты слишком быстро считаешь. Начинай сначала.
Билли начал сначала, и Эдварду удалось лизнуть сверх положенного. Потом Билли снова завернул мятный леденец и засунул к себе в карман. В понедельник ему предстояли и другие работы по дому, но до тех пор, пока хватало его леденца, Билли был свободным пареньком.

В хатке, на гвозде за дверью, постоянно висела длинная плоская палка из орешника гикори. Элла использовала её при стирке и кипячении белья, вылавливая его ею, когда было готово. Но этот орешниковый валёк выполнял и другие функции. Элла разминала им неровности в соломенных тюфяках и разглаживала одеяла. Чарльз же использовал его в качестве исправительной палки. Подчас, когда кто-то из мальчишек плохо себя вёл и заслуживал наказания, орешниковая палка таинственным образом исчезала. Чарльзу всегда удавалось обойтись и без неё: он использовал свой старый ремень для правки бритв или же брал шомпол для ружья. Все маленькие Бранхамы получали “воспитание” в дровяном сарае, бегая что было сил вокруг своего отца, в то время как он хлестал их попки докрасна. Чарльз называл это “выбиванием беса”.

Однажды Эдвард задумал пакостный план. “Билли, — сказал он, — пока мама с папой пропалывают мотыгами сад, сходи и принеси немного сахара, а я раздобуду солёного печенья. Встречаемся в конюшне”. Для Билли это прозвучало довольно заманчиво. Элла держала коричневый сахар в хатке в ящике. Она часто смешивала его с водой, чтобы сделать им на завтрак патоку к блинам. Билли прошмыгнул в хатку, взял порядочную пригоршню сахара и направился к конюшне.

Сад находился на полпути между домом и конюшней, если спускаться по холму. Чарльз оторвался от работы с мотыгой, чтобы стереть пот со лба красно-белым клетчатым носовым платком, и заметил идущего старшего сына: рука его казалась одеревенелой, будто он что-то прятал в ней. Чарльз сказал: 
— Куда это ты идёшь, Уилльям?
— Я иду в конюшню.
— A что это у тебя в руке?
Билли подумал: “Ой-ой!” — и попытался выкрутиться. 
— В какой руке?
Чарльз сказал: 
— А ну, пойди-ка сюда.
После этого Билли долгое время не хотелось сахара.

В КОНЦЕ АВГУСТА 1916 года, когда паросиловая молотилка закончила обмолот зерновых, Элла набила все свои тюфяки свежей соломой. В тот вечер мальчики были уложены спать на чердаке. Вдруг Билли вскрикнул, словно призрак ущипнул его за щеку. Элла помчалась к лестнице и крикнула: 
— Билли, что там случилось с тобой?
— Мама, со мной в постели кто-то спит!
— Это всего лишь кузнечик, застрявший в свежей соломе. Теперь успокойся и иди спать. 
— Мама, я просто не могу спать, когда эта козявка всюду скачет.
Элла взяла в руку керосиновую лампу и полезла на чердак, чтобы Билли было видно, как открыть сбоку свой тюфяк и найти в соломе назойливого кузнечика. Он выпустил его на волю, просунув сквозь щель в том месте, где крыша неровно прилегала к стене.
Позже Элла хихикала, рассказывая Чарльзу эту историю. Но она не могла сказать мужу о своём глубоком беспокойстве за Билли. В последнее время мальчик был раздражительным, и у него плохо усваивалась пища. В течение прошлого месяца он не раз после ужина жаловался на расстройство желудка и отрыжку. Нервничал ли он из-за того, что скоро у него начнётся учёба в школе? Или же что-то другое не давало ему покоя? Могло ли это быть связано с пьянством отца?

В сентябре Билли и Эдвард стали вместе ходить в школу. Билли было семь с половиной лет. И хотя он был старше своего брата на одиннадцать месяцев, по росту их можно было принять за двойняшек; Эдвард был только чуточку ниже.

У Билли не было школьной одежды. Всё лето он проходил босиком и без рубашки, нося пару оборванных и залатанных спецовочных штанов. Семья не могла себе позволить приобрести новую одежду, поэтому Элла нашла выход из этого: она взяла пиджак, который Чарльз одевал в день их свадьбы, перекроила его и сшила из него пару брюк. Чарльз вернулся домой с белыми носками и парой поношенных баскеток, которые оказались Билли маловаты, — на этом его гардероб и закончился.

Когда Элла закончила наряжать его для нового события, она сказала: “Готово. Ну-ка, теперь давай посмотрим на тебя”. Она отошла назад, чтобы лучше его рассмотреть. Выступающие рёбрышки делали его совсем маленьким и тощим. И он выглядел таким заморышем со своими лохматыми волосами, свисавшими по шее, в перешитых штанах и поношенных баскетках. Элла улыбнулась, зная, что сделала всё, что было в её силах из имевшегося под руками. Но, к сожалению, её старшему сыну придётся ходить в школу без рубашки.

Итак, холодным сентябрьским утром 1916 года Билли и Эдвард устало тащились по улице Ривер Роуд в школу Ютика Пайк, которая была типичным сельским однокомнатным школьным пансионатом, расположенным среди холмов близ реки Огайо. Многие годы его учительницей была Миссис Темпл. Она обучала во всех восьми классах, занимаясь с учениками в возрасте от шести до пятнадцати лет.

В школе Билли освоил больше, чем чтение, правописание и арифметику. Внезапно его мировоззрение расширилось. Сидя в классе, он долгое время сравнивал себя с другими детьми. Разница явно бросалась в глаза. Это были обыкновенные мальчики и девочки, как и он, но большинство из них носили хорошую одежду и обувь по размеру. И у них были рубашки. На обед они кушали бутерброды, а на десерт — домашние печенья или пирожное. Билли же ел бобы, а были дни, когда он вовсе ничего не ел на обед. Он начал осознавать, что его семья была бедной.

С самого начала мальчики чуть постарше стали считать Билли чужаком. Они обзывали его “кукурузным грызуном” и дразнили, потому что он смешно разговаривал, с деревенским акцентом, типичным для горных жителей штата Кентукки. К тому же, они смеялись над тем, что он выглядел таким оборванным.

Спустя пару недель после начала учёбы несколько мальчишек решили провести послеобеденное время, рыбача на пруду за хаткой Бранхамов. Они называли его “ледяным” прудом потому, что мистер Уотен каждую зиму вырубал из него глыбы льда, хранил эти глыбы в опилках и затем использовал их летом, чтобы поддерживать холод в холодильниках на своей молочной ферме. Они позвали с собой Билли. Билли был в восторге, что эти мальчишки включили и его в свои планы. Он не только любил рыбачить, но он страстно желал быть заодно с “компанией”.

После школьных занятий Билли, сгорая от желания достать с чердака свою самодельную удочку, побежал домой. Его баскетки были ему малы и натёрли больную мозоль на его большом пальце. На уроках в школе эта мозоль постоянно беспокоила его. Каждый раз, когда он двигал ногой, боль так сильно мучила его, что он не мог сосредоточиться. Теперь же, в этом возбуждении и спешке, боли для него как будто и не существовало. Он стрелой влетел в хатку и уже поставил было ногу на лестницу, но почувствовал, как сильная рука схватила его за плечо. Отец развернул его лицом к себе.

— Билли, сегодня днём у меня есть для тебя важная работа. Я хочу, чтобы ты наносил мне воды в перегонные кубы. 
Сердце и конечности Билли окаменели. 
— Но папа, я собирался сегодня днём пойти порыбачить с моими друзьями. 
— Ты можешь пойти порыбачить и завтра. Я намерен перегнать много кукурузного виски этой ночью, и запаздываю. У меня должно быть достаточно воды в сарае, чтобы охлаждать змеевик. Ты уже достаточно подрос для работы, и мне необходима твоя помощь. Вёдра стоят у конюшни, возле колонки. Теперь поднимись-ка и переоденься. Я иду в сарай подготовить перегонные кубы.

Билли начал медленно подниматься по лестнице, отворачиваясь, чтобы отец не увидел его слёз.
— И запомни, — добавил Чарльз, — береги маму; об этом никому ни слова. 
— Да, папа.

Хотя сухой закон был введён только в 1919 году, в некоторых штатах с 1906 года в силу вступил закон, запрещавший продажу спиртных напитков. Индиана был “сухим” штатом уже в 1916 году. Чарльз же никак не мог обойтись без своего виски. Поскольку у него не было достаточно денег, чтобы покупать его на чёрном рынке, он со своим соседом, мистером Дорнбушем, смастерил в сарае самодельный перегонный аппарат, где гнал свой домашний самогон. Продавая остатки жаждущим соседям и заработав на этом немного денег, они решили сделать второй перегонный куб. В эту ночь они собирались варить в обоих кубах, и всё должно было быть наготове.

Билли долгое время сидел на своём соломенном тюфяке, чувствуя, как мозоль на его ноге пульсировала с каждым ударом сердца. Наконец, он собрался с силами, чтобы изменить положение. С большим облегчением он стряхнул свои ботинки. Выскользнув из школьных штанов, он юркнул в свой старый комбинезон с нагрудником, который вместо матерчатых шлеек поддерживался шнурком, закреплённым на гвоздях вместо пуговиц. Гвозди легко проскальзывали сквозь петлицы в нагруднике, и когда поворачивались в сторону, то вовсе не торчали. Потом он привязал кукурузную кочерыжку под свой больной палец, чтобы не пачкать его в грязи, и поковылял вниз.

Медленно спустившись с лестницы, он направился вниз по холму к колодцу у конюшни. Два ведра из-под патоки стояли возле рукоятки колонки. Билли наполнил их до краёв. В каждом ведре было по два литра воды, и его семилетним мышцам было как раз под силу поднять их за самодельные верёвочные ручки.

Полдень был тёплым и совершенно тихим. Не было ни малейшего дуновения ветра, чтобы шевелить сухую, пожёлтевшую траву. Когда Билли начал подниматься по тропинке, он услышал смех, доносившийся со стороны “ледяного” пруда. Его друзья уже были там, рыбача и шутя, замечательно проводя время. Досада Билли прорвалась потоком слёз.

На полпути к вершине холма, рядом с садом, Билли присел отдохнуть в тени большого белого тополя. Слёзы, тёкшие по его щекам, оставляли следы на испачканном лице. Он досадовал: “Разве не ужасно? Мальчишки рыбачат там, а я должен оставаться дома и таскать воду”. И тут он услышал звук, напоминавший шелест листьев на ветру: “Хш-ш-ш-ш-ш-ш”. Но Билли ветерка не чувствовал. Он подумал: “Что это?” — и оглянулся по сторонам. Листья, совсем недавно начавшие засыхать, не шевелились. Нельзя было уловить и намёка на ветер. Он продолжал дуться: “Их папы не занимаются этим. Почему же я должен таскать воду в эти перегонные кубы?”

Он снова услышал шелест листьев. Встав и осмотрев ветви над головой, опять не заметил, чтобы что-нибудь двигалось. Он испустил ещё парочку жалоб, потом подхватил свои вёдра и поплёлся по тропинке, при этом, его пораненый палец оставлял на песке причудливый след. Он прошёл совсем недалеко, когда снова услышал тот звук: “Хш-ш-ш-ш-ш-ш” — теперь уже громче прежнего. Билли повернулся, и на этот раз он увидел это. В листве дерева кружился вихрь. В принципе, это было обычным явлением. Осенью такие завихрения были частыми. Он не раз видел, как они, кружась, проносились по полям, подхватывая сухие листья и унося их с собой. Но завихрения всегда куда-то направлялись, всегда передвигались по земле. Этот же вихрь, казалось, замер на месте. Очарованный, Билли наблюдал, как зелёные, коричневые и жёлтые листья шелестели и кружились. 
Вдруг с дерева прозвучал голос — глубокий, отчётливый голос, говоривший: “Никогда не пей, не кури и не оскверняй своего тела никаким образом. Когда повзрослеешь, для тебя будет труд”.
Билли слышал эти слова настолько отчётливо, как если бы говорил его отец; но это не был голос отца. Ему ещё никогда не доводилось слышать такой ужасный голос. Бросив свои вёдра, он, что было сил, помчался к хатке, крича во всё горло.

Элла обняла его. 
— Билли, что случилось? Тебя укусила змея?
Она подумала, что, проходя мимо сада, её сын наступил на медноголового щитомордника — ядовитую змею, распространённую в той местности.
— Нет, мама, — пролепетал он, показывая пальцем на холм в сторону сада. — Там, на том дереве, сидит человек. 
— Ох, Билли, Билли! Ну, проказник! Может, ты перестанешь и пойдёшь спать?
— Нет, мамочка! Там, на дереве, человек, и он сказал мне не пить и не курить.
В ответ на это Элла посмеялась. Она обняла своего сына и поцеловала в лоб, пытаясь успокоить. Но Билли впал в истерику, и его невозможно было утихомирить. Уложив мальчика в постель, Элла помчалась к ближайшему соседу, у которого был телефон, чтобы вызвать доктора. Доктор, выслушав этот рассказ, сказал: “Мальчик просто перенервничал. Это у него пройдёт”.
В тот же вечер за ужином Билли вновь рассказал свою историю: “Там, на том дереве, сидел человек, и я слышал, что он мне сказал. Я никогда больше туда не пойду”. И он больше туда не ходил. С того дня и впредь, каждый раз направляясь в конюшню, он шёл краем сада, обходя кругом этот тополь.

СПУСТЯ ДВЕ НЕДЕЛИ Билли и Эдвард играли в шарики под яблоней возле хатки. 
Внезапно Билли почувствовал странное ощущение — давление, от которого кожу покалывало, будто невидимая энергия объяла его. Он поднял глаза. Река Огайо, почему-то, казалась ближе, чем раньше. Когда Билли взглянул на неё в направлении Джефферсонвилла, пустынная местность преобразилась у него на глазах. На берегу, постепенно принимая ясные очертания, очень быстро вырос мост через реку. Этот мост был не из тех низеньких, плоских мостов, которые он переезжал, переселяясь в штат Индиана. Он был с массивным железным сводом вверху и выглядел впечатляюще. Ничего подобного Билли раньше не видал. Всмотревшись получше, он заметил людей, работавших высоко в пролёте моста. Потом он увидел, как пролёт моста сломался. В замедленном действии эти люди падали с лесов. Билли сосчитал их. Он увидел, как шестнадцать человек исчезли в мутной воде.

Уронив свой мешочек с шариками, Билли с воплем понёсся домой. Элла изо всех сил старалась успокоить его. Когда он, наконец, оправился и всё ей рассказал, она сказала: 
— Билли, тебе это просто приснилось.
Билли настаивал на своём: 
— Нет, мама. У меня появилось сначала странное чувство, а потом, взглянув на реку, я увидел всё прямо перед собой! Я видел это! Ой, мама, мне страшно.

Чарльз высказал своё мнение, что мальчик, как и сказал доктор, просто нервный.

Но Элле так не казалось. Она вспомнила тот день (четыре года тому назад), когда Билли пробормотал о том, что птичка сказала ему, якобы они будут жить недалеко от Нью-Олбани. Как ни странно, но это исполнилось. Мост через реку? Шестнадцать человек погибло? А что, если однажды и это произойдёт? Элла записала этот случай, размышляя: “Что ж, поживём — увидим”.