Сверхъестественное:
Жизнь Уилльяма Бранхама

ЭЛЛА БРАНХАМ упрашивала своего сына остаться у неё в ту первую ночь после смерти Хоуп. Зная, что за его детьми присматривала миссис Брой, Элла не желала, чтобы Билли оставался наедине с собой. Однако он отказался: ему хотелось пойти домой. Хотя там не было много имущества — за 10 долларов можно было бы выкупить всё, находившееся в обеих комнатах, — тем не менее, этот крошечный домик был их домиком. Хоуп содержала его в чистоте и прикосновением своей любви преобразила его из тесной заурядной квартиры, сдаваемой внаём, в тёплый и приятный для глаза дом.

Но как только Билл прошёл через входную дверь, он осознал, что совершил ошибку. Дом был лишён гостеприимства, жизни и ободряющей силы. Войдя в комнату, он посмотрел на складную кровать. На ней, под газетой, лежал конверт, о котором упоминала Хоуп. Билл высыпал монеты на постельное покрывало и начал их считать. Сумма составила 2 доллара и 80 центов — не хватало всего лишь 20 центов, чтобы сделать начальный взнос для покупки той винтовки 22-го калибра, которую он желал приобрести уже больше года. Билл твёрдо решил в своём сердце заплатить эти деньги в качестве начального взноса за ружьё, и, несмотря на сотни долларов, которые он должен был выплатить за медицинские расходы, в память о своей преданной жене он пообещал себе, что будет выплачивать ежемесячную сумму за ту винтовку, пока не станет полноправным её владельцем.

Он лежал на кровати, страстно желая погрузиться в сон. В кухонную плиту каким-то образом проникла мышь и стала шуршать бумагой для растопки, застрявшей между решётками. От этого звука Биллу показалось, будто Хоуп шелестела обёртками конфет, которые она хранила на кухонной полке. Он встал и ногой закрыл дверь кухни. На крючке за дверью висел халат Хоуп. Только теперь он осознал, что ему следовало пойти к своей матери: всё здесь напоминало ему о жене, лежавшей в морге. Билл уткнул мокрое лицо в матрац и дал волю своему горю.

Вдруг кто-то стал настойчиво стучать кулаком в дверь. Билл вскочил с постели и впустил в комнату Фрэнка Бройя и его сына Флетчера.
— Билл, у меня для тебя плохие новости, — сказал Фрэнк.
— Я знаю, Фрэнк. Я был при Хоуп, когда она умерла.
— Но это ещё не всё. Твоя малютка тоже умирает.
— Шарон?! — Билл открыл рот, не веря своим ушам. — Не может быть!
— Да. Доктор Эдер только что отвёз её в больницу. У неё менингит. Врач говорит, что у неё нет ни малейшего шанса выжить. Пойдём, я отвезу тебя туда.

Но вместо того, чтобы идти, Билл рухнул на пол. Фрэнк и Флетчер помогли ему встать и отвели его к пикапу Фрэнка.

Когда Билл приехал в больницу, доктор Эдер пошёл с ним в лабораторию и позволил ему посмотреть через микроскоп на препараты75 жидкости, взятой из позвоночника Шарон.

— Это туберкулёзный менингит, — сказал с печалью доктор Эдер. — Она заразилась им от своей матери. Обычно туберкулёзная бацилла задерживается в лёгких, но иногда она попадает в кровообращение и достигает оболочек, которые покрывают головной мозг. Именно это и произошло с твоей дочерью. Я сожалею, Билл, но в данном случае мы абсолютно ничем не можем ей помочь.

— Доктор, где она? Я хочу увидеть её.
— Она внизу, в изоляторе, поэтому тебе нельзя навестить её. У неё инфекция.
— Мне неважно, если я умру. Я должен повидаться с Шарон ещё раз.

Доктор Эдер с трудом отстаивал своё решение.
— Тебе нельзя это делать, Билл. Менингит очень заразный. Ты можешь перенести его на одежде и заразить Билли Поля.

Билл сел, закрыл лицо руками и зарыдал.
— Принеси мне хлороформа и дай мне умереть вместе с ней. Какой смысл мне теперь жить? Я лишился всех, кого люблю.

Доктор Эдер разделял страдания своего друга, будто это были его собственные муки.
— Билл, побудь здесь. Я попрошу медсестру принести тебе что-нибудь успокоительное.

Как только доктор Эдер покинул комнату, Билл выскользнул через другую дверь и начал спускаться в подвал. Шарон Роуз лежала в кроватке, хныкая и судорожно подёргиваясь от мышечных спазмов. Её тельце было накрыто куском марли, как сеточкой от мух, но от её судорожных движений марля сползла на бок, и теперь мухи сидели на её личике, высасывая влагу вокруг её глазок. Билл смахнул мух и снова натянул на неё сеточку.

— Шарон, — нежно сказал он.

Когда она повернула к нему головку, губки её затрепетали. Она так сильно страдала, что у неё перекосились глазки.

Билл упал на колени, закрыл глаза и сложил руки в молитве. “О милостивый Бог, — воскликнул он, — Ты взял мою дорогую жену, и сейчас Ты забираешь моего ребёнка! Пожалуйста, оставь мне мою маленькую девочку. Ведь я поступил неправильно; Ты должен забрать меня. Я сожалею, что послушался кого-то другого вместо Тебя. Я постараюсь никогда больше не поступать так. Господь, я пойду к тем людям, которых она обозвала “отбросами” и “помоями”, и мне неважно, кто будет называть меня святым скакуном. Я сделаю всё, что Ты только захочешь, только не позволь моей малышке умереть, пожалуйста”.

Как только Билл открыл глаза, он увидел, как между ним и Шарон опустилось нечто, похожее на чёрное полотно. То же самое увидел он в прошлом году на Рождество, когда молился за Хоуп.

Билл смог побороть и взять под контроль свои душевные страдания.
— Когда я смогу забрать её и детей назад в Джефферсонвилл?
— Как только откроют дороги.

Теперь он понял, что Бог отверг его молитву.

Как раз в это мгновение произошёл коварнейший момент в жизни Билла. Когда он стоял на коленях на твёрдом полу того подвального изолятора, в то время как прямо у него на глазах умирала его девятимесячная малышка, тут как тут появился искуситель и стал шептать: “Ты говоришь, что Бог есть любовь. Разве это любовь? Ты изо всех сил проповедовал Его Слово и изо всех сил старался жить для Него, а теперь, когда дело касается жизни твоего собственного ребёнка, Он отвергает тебя! Что же это за Бог, которому ты служишь?”

Пару мгновений Билл шатался в опасном положении между Жизнью и смертью. Затем, из какого-то скрытого источника силы в глубине его души, выплеснулся следующий ответ: “Я скажу, как Иов в прошлом: “Господь дал, Господь и взял; да будет Имя Господне благословенно!” О Боже, я не знаю, почему Ты меня так терзаешь, но от этого моя вера в Тебя остаётся той же самой. Даже если Ты погубишь меня, я по-прежнему буду доверять Тебе. Я верю в Тебя”.

Он поднялся и в последний раз наклонился над кроваткой своей дочери.
— Шарон, после того, как Ангелы унесут твою душеньку на встречу с мамочкой там, я положу тебя здесь на мамины руки.

Амелию Хоуп Бранхам похоронили в субботу, 24 июля 1937 года, на кладбище Уолнат- Ридж, на том участке, который её отец выкупил для себя и своей жены. Шарон Роуз умерла на следующий день. В понедельник утром сотрудник похоронного бюро вскрыл могилу Хоуп и спустил гробик Шарон на гроб её матери. Билл сдержал своё обещание: он положил Шарон Роуз на руки её мамы.

НА ПРОТЯЖЕНИИ последующих недель существование Билла проходило в трясине невыносимого горя. Дни ему казались бесконечными, а ночи зачастую приносили бессонное мучение. Каждое утро по рабочим дням он заставлял себя идти на работу. Билл знал, что он был обязан рассчитаться со всеми медицинскими долгами, и это было стимулом для продолжения жизни. Днём он забирал Билли Поля из дома семьи Брой, готовил ужин, а затем часами напролёт ходил по улицам, нося своего сына на плечах.

Однажды, после работы, Билл посадил своего сынишку на ступеньки крыльца, а сам направился на задний двор проведать свою охотничью собаку, которую он держал на привязи под дубом в конце своего участка.

— Папа, а где Мама? — спросил Билли Поль.
Билл отвечал на этот вопрос уже сотни раз, но двухлетний Билли Поль ещё не мог этого понять.
— Она на небесах. Она пошла повидаться с Иисусом.
— А когда она вернётся? Она мне нужна.
— Она не вернётся, Билли, но мы с тобой как-нибудь пойдём навестить её. Билл начал идти по дорожке, которая вела за дом.
— Папа, посмотри! Я увидел Маму вон на том облаке, — сказал Билли Поль и стал показывать своим пухленьким пальчиком в небо.

Этого выдержать Билл уже не смог. Упав ничком на тропинку, он пролежал там около часа в гробовом молчании, в то время как Билли Поль сидел на ступеньках и плакал, зовя свою маму. Когда Билл, наконец, собрался с силами и встал, он отнёс Билли Поля назад в дом семьи Брой и оставил его у них, а сам пошёл на кладбище Уолнат-Ридж. По пути к кладбищу к нему подъехала машина и остановилась. Мистер Айслер, здешний сенатор штата Индиана, вышел из машины и сказал:
— Куда это ты идёшь, Билли? Не на кладбище ли?
— Да.
— Уже не первый раз я вижу тебя идущим вверх по холму. Что ты делаешь там?
— Я сижу у могилы моей жены и ребёнка и слушаю, как ветер, теребя листья на деревьях, наигрывает музыку.
— Какую же музыку он наигрывает?

Билл процитировал ему первую строфу церковного гимна:

Есть отчизна за рекою.
Только с верою живою
Мы достигнем этих сладостных ворот,
Со святыми встретим вечность;
И в бессмертье, в бесконечность
Нас с тобою колокольчик позовёт.

Сенатор Айслер сжал обе руки Билла в своих руках.
— Билли, я хочу спросить у тебя кое-что. Я видел, как ты стоял на углах улиц и проповедовал до тех пор, что казалось, вот-вот упадёшь замертво. Я видел, как ты всё время ходил по улицам, навещая больных в любую пору ночи. После всех этих бед, обрушившихся на тебя, что значит Христос для тебя сейчас?
— Он — всё, что у меня осталось, мистер Айслер. Он — моя Жизнь, моё всё, мой Основной Принцип. Он — единственное, что прочно в моей жизни, за что я могу держаться.

Мистер Айслер покачал головой.
— После того, как Он взял твою жену и ребёнка, ты всё ещё хочешь служить Ему?
— Даже если Он погубит меня, я по-прежнему буду верить в Него.

Ранним утром на следующий день Биллу поручили отремонтировать повреждённую вторичную линию на 150-ом шоссе недалеко от Нью-Олбани. Надев свои монтёрские когти и предохранительный пояс, он вскарабкался на высоковольтный столб и остановился у самой перекладины. Разум его тяготили мысли о Хоуп и Шарон. Он мог понять, почему Бог взял его жену, но почему ребёнка? Почему Бог забрал его крошечку Шарон?

За работой он пел стародавний евангельский гимн:

На далёком холме старый крест виден мне,
Знак позора, страданий и мук.
О кресте мы поём потому, что на нём
Был распят лучший грешников Друг.

Как раз в этот момент солнце поднялось над деревьями на горизонте, заливая Билла своим светом, отчего на склоне холма возле него образовалась тень, — тень человека, висевшего на кресте.

“Да, — всхлипнул он, — это мои грехи отправили Тебя туда, Иисус. Я настолько же виновен, как и любой другой”.

Внезапно в его разуме промелькнула сумасбродная мысль. Воспользовавшись таким замешательством Билла, дьявол стал убеждать его преждевременно оборвать жизнь. Сначала посмотрел он на свои тяжёлые резиновые перчатки, а затем на 2300-вольтовый провод первичной линии, находившийся рядом с вторичной линией. Он взвесил все возможности. Это было неправильно, очень неправильно; однако, в этот момент, когда его мышление было омрачено отчаянием, неправильное почему-то казалось правильным. Резко сняв одну из защитных перчаток, Билл сказал: “Дорогой Бог, я очень не хочу этого делать, но я ведь труслив. Я просто не могу продолжать жить без них”. Он протянул голую руку к 2300- вольтному первичному проводу, осознавая, что, когда он ухватится за него, электрический ток выжжет его кровь и раздробит кости. “Шарон, твой папочка идёт к тебе и мамочке”.

Что произошло после этого, Билл так и не узнал... Придя в себя, он увидел, что сидит на земле, а его предохранительный пояс по-прежнему обмотан вокруг столба. Тело его обливалось потом, и он безудержно дрожал. Не в силах больше работать в тот день, он бросил инструменты в кузов своего служебного грузовика и поехал домой.

Из его почтового ящика на веранде торчало несколько писем. Билл сложил их в кучу, принёс домой и разложил на кухонном столе. Помимо обычных ежемесячных счетов за пользование коммунальными услугами, одно письмо оказалось крайне неожиданным. Пришло оно из его банка и было адресовано “мисс Шарон Роуз Бранхам”. Дрожащими руками Билл вскрыл конверт. Затем он всё понял: банк возвращал её 80 центов. Он совсем забыл о сберегательном счёте, который он открыл на имя Шарон за несколько дней до Рождества. Так ведь это было перед...

Тут умственная “плотина” Билла прорвалась, затопляя его разум теми ужасными воспоминаниями. Он начал молиться: “Иисус, когда я был совсем ребёнком, я так часто ходил голодным и холодным. Все смеялись с меня и обзывали меня слабаком. Я ощущал себя таким одиноким. Затем, когда я стал христианином, Ты дал мне домик и мою семейку. Я старался жить правильно. А теперь Ты забрал всё это у меня. Я так сильно мучаюсь; я больше не в силах продолжать так жить. О Боже, почему Ты не можешь и меня забрать?”

Снова дьявол, как мгла, приступил к Биллу, затмевая его рассудок и здравый смысл. На какое-то мгновение он утерял из виду руководящую руку Божью. В этот коварный момент сатана подтолкнул его к самым ужасным действиям, какие только он мог предпринять. Билл вешал кобуру с револьвером инспектора по охране дичи на гвоздь за кухонной дверью. Взяв револьвер в руку, он встал на колени на полу возле армейской раскладушки, которая находилась у кухонной плиты. Приставив дуло к виску, он взвёл курок и стал нажимать на спусковой крючок, одновременно произнося молитву: “Отче наш, сущий на небесах, да святится Имя Твоё; да придёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя...” Всё сильнее и сильнее нажимал он на хорошо смазанный курок, но тот даже и не шевельнулся. Билл надавливал изо всех сил, однако эта тонкая серповидная пластинка из стали никак не поддавалась. Наконец, он сдался и отбросил револьвер. Когда кольт упал на пол, прогремел выстрел, и пуля пробила стенку.

Билл распластался на раскладушке. “О Боже, Ты просто разрываешь меня на части. Ты даже не даёшь мне умереть”.

Он рыдал до изнеможения, пока, наконец, не заснул. Ему приснился сон. Был это не обычный сон с расплывчатыми очертаниями и неопределёнными событиями. Наоборот, фрагменты этого сна вырисовывались отчётливо и ясно, и они запечатлелись в его памяти настолько чётко, будто он на самом деле там побывал.

Приснилось Биллу, что шёл он по пустынной дороге прерии где-то на Западе, напевая популярную ковбойскую балладу: “Колесо повозки сломалось, там продаётся ранчо...” Билл проходил мимо старого крытого фургона, который ранние переселенцы называли “шхуной пустыни”. Одно из передних колёс фургона было сломано, отчего корпус его накренился на бок, так что ось упиралась в землю. С той стороны, где находилось треснутое деревянное колесо, прислонённое к корпусу повозки, стояла красивая молодая леди и смотрела на Билла. Ветер играл её длинными светлыми волосами, а её голубые глаза сверкали на солнце. Проходя мимо, Билл снял свою ковбойскую шляпу и радостно поприветствовал её:
— Доброе утро, мадам.
— Доброе утро, папочка, — ответила она.

Билл остановился и уставился на эту красивую девушку в белом. На вид ей было, по крайней мере, двадцать лет.
— Ну что вы, Мисс, как же я могу быть вашим папой, когда вы почти что моего возраста?

Лицо её озарила широкая улыбка, обнажившая зубы безупречной белизны.
— Папа, ты просто не знаешь, где ты находишься. На Земле я была твоей маленькой Шарон Роуз.
— Шарон? Но...но ты ведь была совсем младенцем.
— Папа, здесь нет никаких младенцев. Мы все одинакового возраста; мы бессмертны. А где мой брат Билли Поль?
— Я оставил его у миссис Брой всего несколько минут назад.
— Я буду ждать здесь Билли Поля. Не хочешь ли повидаться с мамой? Она ждёт тебя там, в твоём новом доме, — сказала Шарон.
— В новом доме? У Бранхамов никогда не было домов, мы всегда были нищими скитальцами.
— Но здесь, папа, у тебя есть дом. Посмотри.

Она указала рукой на поднимавшуюся вверх дорогу. Тропа вела к величественному дворцу, построенному на вершине холма. Солнце только что спряталось за крышей этого чертога, и теперь солнечные лучи расходились в разные стороны, напоминая свечение маяков, которые помогают изнурённым мореплавателям войти в гавань. С поднятыми руками зашагал Билл по дороге, напевая: “Мой дом, сладостный дом...” От подножия холма до самой входной двери тянулись ступеньки, а у порога раскрытой двери его ждала Хоуп. Она была одета в белую одежду, и её длинные чёрные волосы развевались на ветру. Билл помчался вверх, перепрыгивая через три ступеньки. Достигнув лестничной площадки, он упал к ногам Хоуп. Она нежно попросила его встать. Билл сказал:
— Хоуп, там, на дороге, я только что встретил Шарон. Она превратилась в такую красивую молодую леди.
— Да, она стала такой миловидной. Билл, ты должен перестать беспокоиться обо мне и Шарон.
— Дорогая, я ничего не могу с этим поделать. Я так соскучился по вам обеим; к тому же, Билли Поль всё время плачет и зовёт тебя. Я даже не знаю, что с ним и делать.
— Нам с Шарон здесь намного лучше, чем тебе там. Пообещай мне, что больше не будешь переживать за нас, — сказала Хоуп, положив свою руку ему на плечо и похлопав его слегка по спине, как она часто делала это на Земле. — Билл, ты выглядишь таким усталым. Ты изнуряешь себя молитвами за больных. Зайди внутрь со мной. Теперь ты можешь присесть и отдохнуть.

Он зашёл с ней во дворец, а там стояло зелёное кресло Морриса — в точности как то, которое забрала у него финансовая компания, потому что он не смог выплатить за него всю сумму.

— Ты помнишь это кресло? — спросила Хоуп.
У Билла комок застрял в горле.
— Как же мне его не помнить!
— Это кресло они не заберут, — уверила она его. — За него уже уплачено.
— Я этого не понимаю.
— Теперь ты начнёшь возвращаться, Билл. Обещай мне, что не будешь больше беспокоиться обо мне и Шарон.
— Хоуп, я не могу этого обещать.

Вдруг Хоуп исчезла, и Билл начал просыпаться. Он по-прежнему стоял на коленях в темноте кухни, склонив голову над раскладушкой. Он встал и обвёл глазами всю затемнённую комнату. Казалось, будто он ощущал на своём плече невидимую руку.
— Хоуп, это ты?

Ему показалось, что он почувствовал, как она стала слегка похлопывать его по спине. — Хоуп, ты здесь, в комнате?

Было ли всё это плодом его воображения? Или же он всё-таки услышал голос, прошептавший:
— Обещай мне, что не будешь больше беспокоиться.
— Хоуп, я обещаю, — сказал Билл.